Борис Орлов - Судьба — солдатская
— Старший сержант, сейчас же выдели в класс по человеку из отделения — пусть наведут порядок. Остальных собери вон туда, — и указал рукой на бревенчатую стену школы против рябины. — Комбат приехал. Видел?
— Да все видели.
Брехов улыбнулся, предчувствуя «веселую» жизнь.
В класс побежали те, кто успел позавтракать, — Слинкин, Чеботарев и еще двое. Варфоломеев бежал впереди.
Всадники уже спешились. Коновод и бойцы вели коней к березкам против здания. Похлебкин ушел в школу.
Варфоломеев, открыв дверь в комнату командира роты, спросил:
— Разрешите? — И увидел: Похлебкин сидел за столом, отвалившись за спинку стула, Холмогоров и Буров стояли перед ним навытяжку и слушали.
— Подождите, — повернув в сторону двери суровое лицо, сказал майор.
Варфоломеев закрыл дверь.
Из класса, в котором размещался третий взвод, выскочили старшина Шестунин и фельдшер роты — щупленький человек, похожий на Слинкина. Варфоломеев вошел в свой класс. Следом влетел фельдшер.
— Держись, — сказал он, глядя, как в классе наводят порядок.
— Тебе что, у тебя всегда в твоей части порядок. Порошки с бинтами — не люди, — усмехнулся командир взвода и добавил: — А у нас вот начальство, если захочет, непорядок всегда найдет. Поднимется на цыпочки, проведет белым носовым платочком по верхнему косяку, соберет десять пылинок и… ткнет в нос. Тогда начнется: эта винтовка не так стоит, тут… Да что там, говорить!
Фельдшер отвечал:
— Это все не обидно, порядок должен быть, и чистота нужна. Дело в другом. Я вот сколько в армии нахожусь, с чем сталкиваюсь? Идет инспекторская поверка. И чистоту в подразделениях проверят, и знание материальной части, и в тумбочку заглянут… Посмотрят, как бойцы штыком колют, как в мишень стреляют, как конницу умеют отбивать, — все проверят. И одно непременно забудут проверить: чем живет боец, командир, как он настроен… Все ли у него хорошо дома, в семье.
— Ну, ты уж загнул, — перебил его Варфоломеев. — Проверки такие нужны. Не с неба свалилось: «Плох тот проверяющий, который не находит непорядок». А в душу, откровенно говоря, тоже заглядывали. И не только проверяющие… Да еще как заглядывали! На это нам обижаться нельзя. Правда, были и формалисты. А тут все проще должно обстоять: надо видеть в подчиненном человека, и только, питать к нему уважение как к человеку. Дундуку это не всегда понятно. Вот так.
Он замолчал. Фельдшер ушел к дневальному. Варфоломеев смотрел, как Слинкин выравнивал поставленные в козлы вдоль глухой стены винтовки, а Чеботарев, шагая прямо по сену, аккуратно подбитому к стене, ставил в ряд у изголовья вещевые мешки.
— Порядок? — оглядывая комнату, спросил Варфоломеев.
— Так точно, порядок, — ответил, выпрямившись, Чеботарев.
Варфоломеев придирчиво осмотрел все, что могло броситься в глаза комбату, если он пожалует проверить класс. Убедившись, что придраться будет не к чему, присел на краешек скамейки единственной оставшейся в углу комнаты парты. Задумался.
— Уж на фронт скорее отправляли бы, что ли! — простонал возле пирамиды Слинкин. — Июль на носу, а мы все тут торчим. Другие уже целую неделю воюют!
Варфоломеев, сняв фуражку, заехал растопыренными пальцами в длинные рыжие волосы и проговорил:
— Не подстригся в Пскове, теперь когда подстрижешься… Эх!
Распахнув дверь, вошли майор Похлебкин, старший лейтенант Холмогоров, политрук Буров, старшина Шестунин и дежурный по роте Растопчин. Варфоломеев встал, резко выпрямившись. Похлебкин, не обращая на него внимания, оглядел класс, оружие в козлах, пробежал глазами по вещмешкам и повернулся к Холмогорову:
— Везде одно и то же.
Когда все вышли в коридор, лейтенант снова сел.
Из коридора донеслась команда дежурного:
— Командиры взводов и помкомвзводы, к командиру роты!
Варфоломеев вышел из класса.
В штабной комнате роты Похлебкин сидел опять там же, за столом, Холмогоров с Буровым примостились на краю скамьи, пододвинутой к столу.
— Рассаживайтесь, — пригласил комбат, не переставая рыться в бумагах из своей полевой сумки.
Все сели.
Похлебкин, в общем-то человек как человек, давно усвоил неписаный закон армейской службы в мирное время: у кого в подразделении порядок, тот и на лучшем счету у вышестоящего командира. Поэтому он делал все чтобы в его батальоне в смысле порядка, как говорится, комар носа не подточил. И ради того чтобы в ротах был надлежащий порядок, он становился беспощаден к подчиненным. Сейчас, взбешенный тем, что увидел здесь, он неистовствовал. «А если из полка приехали бы да поглядели на все это?!» — выкрикнул он про себя, когда перевернул последнюю бумажку, и сразу же понял, что с этого надо и начинать. И Похлебкин, прикрыв вытянутой ладонью стопку бумаг, поднял глаза.
— А если, скажем, командир полка бы приехал да все это увидел, — раздался его скрипучий голос, — как бы вы все на это смотрели? — И к Холмогорову: — Я не понимаю вас, старший лейтенант. Что у вас делается в роте? В каком виде ваши бойцы? Пуговицы оторваны, сапоги грязные у многих. А как стоит оружие! Вы что, в поле, на передовой? Кто разрешил держать оружие повзводно? — И, вспомнив, как приехавший вчера поздно вечером во вторую роту почтальон рассказывал о танцах у Холмогорова, повысил голос до крика: — Что это за танцульки в военное время?
Он на минуту смолк, проверяя реакцию на свои слова. В наступившей тишине было слышно, как начищенный носок его хромового сапога выбивает мелкую дробь. Все не сводили глаз с комбата. Ждали, что он скажет еще.
Заглянув в бумажку на столе, Похлебкин резким тоном спросил Холмогорова:
— У кого во взводе младший сержант Чеботарев?
— В первом взводе, у меня, товарищ майор, — встав, отчеканил Варфоломеев.
— У вас? — ехидно улыбнулся Похлебкин. — Что ж, тогда мне все понятно. Если в присутствии командира взвода во взводе нет дисциплины, то как же она будет держаться в его отсутствие? — Майор зло оглядел всех и, остановив на лейтенанте взгляд, выкрикнул: — Вы знаете, что ваш Чеботарев неделю назад, в субботу, перед войной, ходил в самовольную отлучку?!
— Нет, товарищ майор, — растерялся Варфоломеев.
— «Не-ет», — повторил Похлебкин с издевкой в голосе. — А кто же должен в первую очередь знать, что делают бойцы и младшие командиры? Комбат, что ли?
Доброе широкое лицо Холмогорова почернело, на лбу образовались глубокие складки. «Коварство какое! — кричало все в нем. — Оставил напоследок… как вроде снаряда, чтобы… стереть в порошок перед всеми».
Буров уронил в растопыренные ладони подбородок и подумал о том, что Варфоломееву не везет в службе, и только. Другие уже ротами командуют. И ведь способный, старательный. Восемь классов имеет, училище окончил… А все характер. Человек хороший, только гордый и честный, а через эту честность с Похлебкиным каши не сваришь: чуть не по уставу, и точка… «Скоро уж тридцать стукнет, — посмотрев на Варфоломеева, рассудил он. — Пора бы за ум взяться…»
Поднялся Акопян.
— Разрешите, — проговорил он, остановив взгляд смоляных глаз на Похлебкине, и, не дожидаясь, когда тот разрешит, сказал: — Я знал об этом случае. В субботу, когда он из самоволки шел, я дежурство нес. Вечером доложить было некому, а утром… война… забыл даже, честно говоря…
— Стыдно, младший лейтенант! Стыдно! — перебил его, выкрикивая слова, Похлебкин. — Дешевый авторитет зарабатываете. Знаете, как называется ваш поступок на военном языке? Па-ни-брат-ство! — Комбат поглядел на открывшуюся дверь, в которой остановился, заняв своим телом все пространство между косяками, пропагандист полка Стародубов, поднялся, но еще успел сказать Холмогорову: — Стройте личный состав!
Все вышли. В комнате остались комбат и пропагандист полка в звании батальонного комиссара. Не зная еще, зачем приехал Стародубов, Похлебкин подошел к нему. Изобразив на лице радость, поздоровался. Картинно разбросил руки, обнял.
— Не ждал, не ждал, — говорил он, стоя на цыпочках. — Не думал…
— Вот… послан к вам… помогать. — Стародубов вежливо высвободился из объятий майора и добавил: — Заезжал в штаб батальона. Узнал, что вы здесь, и вот… прямо к вам.
— Ну что ж! Хорошо… Рад, рад, — комбат усаживал его на табуретку возле стола.
Стародубов, улыбаясь, проговорил:
— Что ж, сядем, — и показал, чтобы Похлебкин садился на стул.
Стародубов объяснил, чем вызван его приезд в батальон. Познакомил Похлебкина с приказом по полку, где говорилось о возложении в данное время особой ответственности за моральный дух и боевое состояние подразделений на всех политработников части, а также указывалось, кто из политсостава, находившегося при штабе полка, в какие батальоны направляется.
Они долго молчали. Стародубов то и дело встречался с испытующим, настороженным взглядом Похлебкина. Вспомнилось: когда приехал в штаб батальона, разговорился с дежурившим там младшим лейтенантом. Из того, как он мнется, рассказывая, Стародубов понял, что Похлебкин крепко держит подчиненных в руках и сор из избы, как говорится, выносить не дает. На то, что идет война, это было ясно из слов младшего лейтенанта, здесь смотрят еще так себе, будто идет игра — вот разве только пойманные немцы…
